«Я помогаю себе писать!» 15 декабря

Я верю в то, что есть важная последовательность вещей: мечта, цель, действие, празднование. И если первым трем мы худо бедно следуем, то последнее — празднование — часто преступно утекает сквозь пальцы.

Вот взять, например, мое писательство. Очень долго я думала: ну, подумаешь, что тут особенного, я просто делала какие-то записи весь год, писала какие-то посты, заметки, страницы дневника… Это все несерьезно, ерунда, что тут праздновать? Вот когда напишу настоящую книгу, тогда и отпраздную. Но я слишком хорошо себя знаю: когда книга будет написана, я брошусь заниматься ее продвижением, и как только закончу с ним, возьмусь за что-то другое. И дело тут не во времени, а в том, что мне до сих пор чудовищно сложно принимать себя-пишущую всерьез.

В книге Кати Оаро «Держись и пиши!» последняя глава посвящена празднованию. «Празднование — необходимый привал в творческом пути. Оно помогает увидеть, сколько сделано, зафиксировать успехи, а еще — расслабиться и отдохнуть, подзарядить свой аккумулятор». Лучше про то, чем мы будем заниматься 15 декабря на писательской группе «Я помогаю себе писать» — не сказать! Читать полностью

Письмо 3. Хочу быть как она

Все фото Екатерина Кузнецова 

Дорогая Виталина,

Не поднимая глаз от своей писанины, врач сказал три неизвестных слова: гематома, наркоз, операция и мама заплакала. Я болтала ногами на кушетке за маминой спиной и заметила, как подпрыгивают ее плечи. Почти без звука, верх-верх-верх и замерли, вверх-вверх-вверх и замерли.

Врач быстро писал, с треском переворачивал страницы, иногда вскользь поглядывал на маму и опять бросал: не страшно, всего неделя, завтра сделаем. Потом скрипнул выдвижным ящиком стола и, достав отдельный лист бумаги, замедлился:

— Сколько лет? Рост? Вес знаете? Хронические болезни?
Мама начала спокойной, но дойдя до «врожденный порок сердца» снова заплакала, а ее плечи быстренько поскакали.
Почему она расстроилась? Ей страшно?

Наконец, доктор отложил свои записи и стал рассказывать об удалении. Я спрыгнула с кушетки и хотела забраться к маме на колени, но она прервала: сядь на стул, а сама всеми глазами уставилась на врача. Я поняла, что мой синяк на груди, тот от Вовки, он сам не пройдет. Его вырежут. Но не больно. Во сне. Как это? И я буду одна в больнице. Неделю. Кажется, маме страшно.

— Вы все поняли? — спросил врач, но смотрел только на нее. Может это потому, что мне 5, а с детьми на такие темы не разговаривают?

Мы ушли с последним незнакомым словом: натощак. Читать полностью

«Я помогаю себе писать!» 17 ноября

Писать — это быть видимым.

О чем и куда бы мы ни писали, через наши тексты всегда просвечиваем мы сами. Наше настроение, чувства, мысли и глубже: наши взгляды и ценности. Даже если мы этого не осознаем и ничего такого не имели ввиду. Все равно. Просто в таком случае мы не можем управлять своим посылом, не можем углубляться в свои смыслы, нам сложнее определить: что я хочу сказать людям, какой сигнал я транслирую в мир?

Читать полностью

Как я помогаю себе писать

— Здорово! Мне нравится! — сказал мне мой восьмилетний племянник, когда я ему прочла вслух один из своих терапевтических рассказов.

Мне нелегко признаваться публично в том, что мне очень нравится делать для себя. Даже маленькому племяннику. Но сейчас я скажу: да, мне нравится писать. Люблю складывать слова в предложения, выстраивать их друг за другом, словно звенья в цепочке, и любоваться, как россыпью пуговиц из маминой волшебной коробки… Читать полностью

Право на солнце

«Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту города Санкт-Петербург, температура -16 градусов, метель». 

6 марта мы прилетели из Таиланда. Уезжали в начале февраля с большой надеждой по возвращению встретить весну.
Может, мы с ней разминулись? Не знаю, но пока ничем таким и не пахнет.

Мне тяжело дается северный климат. Но ведь я сама все это выбрала, поэтому ныть нельзя, некоторым еще хуже и бла-бла-бла. Лишь бы не остановиться и не послушать себя. Принять всерьез. Поверить себе. Потом ведь придется что-то с этим делать.
Читать полностью

Письмо 2. Как это правильно назвать?

Дорогая Виталина.

Если возвращаешься с прогулки и в группе пахнет кислятиной — день неудачный. Значит, на обед дают капустный суп. В его названии две буквы — щи. Неправильно придумали. Больше подходит «бе» или «фу». Так сразу понятно, к чему готовиться.

Просто проглотить этот суп невозможно. С ним куча проблем: вид, запах, но самое главное — вареная капуста.

Чтобы съесть хоть пару ложек, нужно  постараться: выловить ее скользкие полосочки и аккуратно свесить по краям тарелки так, чтобы они не соскользнули обратно, но и не упали на стол. Это неаккуратно, а надо быть аккуратной. А еще лучше невидимой, чтобы Марина Сергеевна, наша воспитательница, ничего не заметила.

Она всегда говорит: надо все съесть. А кому надо — не объясняет.

— Кто все съест, тот хороший, — сегодня у нее нестрогое настроение. С утра никто еще не стоял в углу. Пронесло даже Витю Воронина, который, хоть ему уже пять, до сих пор не может сам переодеться с прогулки, и обычно тихо ревет в раздевалке, пока она пытается сделать из него нормального ребенка. Сегодня воспитательница не шипела на него страшным шепотом, а помогала.

— Витя, такой большой, а руки-крюки, как у малыша! Ты же мальчик, уже даже девчонки переоделись. Ничего у тебя не получается! Без помощи не можешь, а как жить дальше будешь? Ой, в колготках запутался, иди сюда, помогу, пусть тебе стыдно будет, — она воспитывала Витю, стягивая бесконечные рукава колготок, надевая вместо них коричневые, с мишкой на заднем кармашке шорты.

Я не хочу ее разозлить. Я буду хорошей девочкой. Съесть все у меня вряд ли получится, но вот выхлебать жидкость супа из двух букв мне по силам. А капусту и прочую гадость можно потом спрятать под ложкой или быстро, пока Марина Сергеевна не видит, отнести в мойку. Наша нянечка, только вздыхает и смотрит на небо, но никогда не  ябедничает воспиталке.

Потрудилась я на славу: выловила не только мокрые макаронины капусты, но и прозрачные, если приглядеться, с тонкими зелеными прожилками квадратики лука, и даже парочку ярких, безвкусных, похожих на половинки луны, морковок. Картошка пусть плавает. И проглотить можно и красоты от нее не дождешься. Тарелка получилась нарядная, с бахромой.

Я так увлеклась, что заметила Марину Сергеевну только когда ее широкие, как у слона в азбуке ноги, стояли впритык к моему столу.

— Надо все съесть, — прогремело с потолка.

Я не подняла головы. Аккуратно зачерпывала бульон из очищенной середины и отправляла в рот.

— Я сказала, все съесть, — повторила воспитательница. Читать полностью

Группа поддержки вашего писательства «Я помогаю себе писать!»

Зарегистрироваться в группу
10 февраля с 10:00 до 17:00, Спб

Писательство — странный процесс. Оно вызывает радость и воодушевление, им хочется заниматься, но только до тех пор, пока не решаешь сесть и писать. Тут сразу же начинается: голова болит, таланта нет, пол не вымыт, белый лист пялится и чего-то ждет, все равно ничего толкового не выйдет, все и так уже написано. Одни проблемы.

Хорошо, что желание писать так просто не сдается. Возможности выразить себя: свою жизни, мысли, чувства, опыт словами — это удовольствие и радость такого порядка и смысла, что можно пройти через многое, чтобы испытать его снова и снова. Через все препятствия двигаться к сложному и прекрасному — писать.

Каких только у нас с писательством не было отношений! 

В самом начале это было просто игрой, маленькими четверостишиями и взаимным удовольствием. Потом началась школа и оказалось, что есть какое-то «правильно писать». Оно требовательное, жесткое и глухое к тому, что хочется. С его помощью я узнала, что за написанное может быть стыдно, можно чувствовать себя виноватой, перед другими более «правильными» писателями. В моем писательстве поселился страх ошибиться. 

А если творчество растет в страхе, прячась в коробку «как надо», оно не крепнет и не развивается в том, как хочется.

«Хочется» не вырастает уверенным и сильным, оно робкое и сомневающееся. На тонких ножках. Такое бы не спугнуть, а не то, что писать заставить.

Но мне так хотелось текстов!

Я пыталась его уговорить: ну, хоть строчечку. Я давила на него: давай, надо, пиши. Я клянчила: пожалуйста, мне сейчас нужен текст. У меня же контент-план! Я его пугала: так никогда ничего и не напишешь. Я разочаровывалась и заламывала руки: ну, почему, почему, почему нам так сложно?! Я месяцами не садилась писать, делая вид, что мне некогда. И, в конце концов, я устала. Я поняла, что проиграла: ни давление, ни угрозы, ни разочарование не продвигали меня вперед. 

Тогда я остановилась, выдохнула и спросила свое писательство напрямую: что я могу сделать для тебя?

И я услышала ответ: помоги мне.

Читать полностью

Чтобы жизнь продолжалась

Вечером того воскресенья, когда мне казалось, что все болезни остались позади, я стояла в плохо освещенном коридоре детской городской больницы номер пять перед закрытой дверью операционной и молилась.

До меня доносился холодный лязг инструментов, будничный разговор врачей о предстоящих праздниках и том, что современных детей ничем нельзя порадовать. Сына слышно не было. Я прильнула ухом к двери. Заговорила медсестра:

— Мы сделаем укольчик в руку, а потом ты уснешь и мы достанем из твоего горла монету.

— Хорошо, — согласился Проша, но через мгновение закричал:

— Мне больно, вы делаете мне больно, рука болит, это из-за вас!!!

Я зажмурилась. Захотелось сесть на пол, но я помнила, что в конце коридора есть комната ожидания, а там диван. Я метнулась в его сторону.

— Вы делаете мне больно-о-о, — Прошин плач наполнил коридор, больницу, город, весь мир.

Я грохнулась на продавленный диван и положила лицо в ладони.

Моему сыну было страшно и больно там. А мне здесь. Он рыдал, но не мог получить утешения. И, вдруг, на секунду затих, как будто вспомнил что-то важное, нашел выход. Его плач сменился отчаянным, срывающимся в хрип:

— Мааамааа! Мааамааа! Мамаааа!

Я бросилась обратно. Хотя в этом не было никакого смысла. Сквозь крики ребенка из-за двери я расслышала усталый голос медсестры:

— Засыпай, Прохор, засыпай.

Читать полностью

Письмо 1. Шрам не на сердце

Дорогая, Виталина.

Вчера дедушка приехал из Донецка и привез два, величиной со свой огромный кулак, яблока. Темно-бордовые, блестящие. Он вручил нам с братом Вовкой по этому гостинцу, и, не объяснив, как можно откусить от такого сплошного гиганта хоть кусочек, довольный снова уехал.

Мы сразу поняли – никак. Рты так широко у нас не открываются. Вовка, конечно, попробовал. Но ему шесть, верхние зубы он уже потерял, поэтому яблоко удалось лишь немного поцарапать. Я не стала позориться. Пятилетке такое не под силу, хоть мои зубы пока и при мне.

Хорошо, что бабушка знала, как такие проблемы решаются. Одно яблоко она отложила в сторону. Взяла старенький кухонный нож с деревянной рукояткой и оп! Второе яблоко распахнулось в ее руках на две ровные, с прозрачно-розовой сердцевиной части.
— Кушайте, родные, – бабушка улыбнулась глазами, застегнула свое серое пальто и вышла с веранды в осеннюю прохладу двора.
Мы с Вовкой хрустели каждый своей половиной и молча наблюдали, за тем, как она подмела от опавших листьев двор и скрылась за калиткой огорода.

— Еще хочется, – между большим и указательным Вовка крутил яблочный хвостик и смотрел на меня.
— Давай второе съедим, — предложила я.
— Сходи за бабушкой, пусть она разрежет, – раскомандовался брат.
— Сам сходи, – нельзя же вот так просто взять и согласиться.
— Старших надо слушаться, я — старший, иди, давай!
— Я сама разрежу! – у, противный! Посмотрим, кто тут старший потом.
— А нож нельзя брать детям, — напомнил Вовка, таким голосом, как будто сам этого никогда не делал.
Хм, подумаешь. Я же видела, как легко и ловко это вышло у бабушки. И у меня в два счета.
Раааз, берем яблоко. Два, острый нож. И оп! Яблоко хитро скользнуло в одну сторону, нож соскочил в другую, разрезав совсем не то, что я планировала. Меня дернуло острой болью, а из тонкого надреза на указательном пальце, как будто дождавшись команды, вырвалась красная, липкая кровь.

Читать полностью

Дорогая Виталина. Пятьдесят писем самой себе

 

«Виталине в 21 год» было написано на потрепанном конверте.  А чуть ниже, чернилами другого цвета (вы ведь так тоже делали в школе?) подписана дата: 23.04.1995

Весной девяносто пятого мне было одиннадцать. Наша учительница русского языка и литературы Татьяна Геннадьевна делала на своих уроках странные для того времени вещи. Странные — до сих пор кажущиеся мне каким-то сияющим чудом, среди мрака и холода, какими были наполнены 90-е годы в далеком озябшем городе Нефтеюганске, том месте, где я прошла через школу.

Уроки литературы были чем-то особенным. Например, вместо того, чтобы писать скучные изложения после прочтения произведений, мы рисовали свои впечатления. «Белеет парус одинокий, в тумане моря голубом! Что ищет он в стране далекой? Что кинул он в краю родном?». И класс наполнялся морем, парусами или бурей, в которой ничего, кроме густо намешанной серой-белой-синей краски не разобрать.

Однажды Татьяна Геннадьевна пригласила нас к себе домой. Весь пятый А. Мы проходили про Синдбада-морехода, а у нее дома была видеокассета с этим сказочным фильмом. И видеомагнитофон в 93-м у нее тоже был. Я не очень запомнила фильм, зато запомнила маленькую гостиную, красно-черный ковер на стене, и свое недоумение: а так можно? Зачем ей это? Звать в гости кучу детей, как будто они … взрослые. Как будто они друзья.

23.04.95, в день, когда появилось письмо, на уроке литературы мы обсуждали Бунина и его «Цифры». Говорили про воспитание, про детей и взрослых, про то, прав ли был дядя наказавший, а потом простивший своего племянника Женю. А потом Татьяна Геннадьевна предложила написать себе взрослому от себя маленького, сегодняшнего. Бутылка с посланием, заброшенная в будущее: как лучше воспитывать детей. Своих. Соленый привкус клея от конверта и десять лет до встречи: «Дорогая Виталина…».

А потом Татьяна Геннадьевна уехала в Москву. Чудеса закончились. Новая учительница литературы диктовала под запись учебник, ставила мне знак вопроса за содержание сочинений и знала, что именно хотел сказать автор.

А потом я тоже уехала. И всеми силами попыталась закрыться от прошлого: школы, уроков, своего зародившегося и подавленного желания писать.

Потрепанный конверт путешествовал вместе со мной. Из Нефтеюганска в Томск, из Томска в Санкт-Петербург, где за 4 года сменил несколько квартир и адресов.

Я хранила данный Татьяне Геннадьевне обет: не вскрывать раньше указанного срока. Вот, когда мне будет 21, у меня уже будут дети, тогда можно.

Детей в этом возрасте у меня не было. Но разве это важно? Разве могло это помешать нашей с маленькой Виталиной встрече? Читать полностью