Фото: Анастасия Новикова
Как лучше узнать себя?Как стать к себе ближе? Как искать свои ответы?
Важные вопросы, правда?
Не так давно я давала необычное интервью: не как эксперт, не как популярное лицо. Я давала интервью, как я. Просто я. Выделила два часа своей жизни на то, чтобы узнать о себе больше. Для того, чтобы остановиться, прислушаться и рассказать себе… о себе.
Интересно? Вам тоже так можно. Моя подруга Анна Березнева вот уже несколько лет проводит интервью с самыми обычными людьми для того, чтобы каждый из них мог соприкоснуться со своей внутренней картой смыслов.
Проект называется «Движение души. В ходе этого интервью, вы будете доставать из Аниной заготовки одну картинку со словом, наполняя его своим собственным смыслом и опытом.
Мои слова: злость, смерть, творчество, смелость.
Злость
В. С.-О.: Интересно, что интервью началось с этого слова. Злость, злость, злость… Мне кажется, я преуспела в злости. Что это значит? Я позволяю себе злиться. Не только злиться, но и выражать свою злость. И высший пилотаж в том, что я себя после этого не ругаю.
У меня были разные периоды в отношениях со злостью. Был период, когда мне казалось, что я не злюсь. Что я такая мудрая, почти просветленная (смеется). Хотя, вообще-то, подавленная агрессия – это еще не мудрость и уж тем более никакое не просветление.
Просто злиться нельзя, хорошие девочки, вообще не злятся, ты же понимаешь. Во всех этих ведических источниках злость — плохое чувство. Разрушительное. С ней нужно непременно бороться, или как вариант «быть выше» этой недостойной эмоции.
Сейчас я в этом вижу большое предательство себя.
Предательство, потому что я отказываюсь от того, что чувствую. Кто-то мне сказал, что это плохо, что я разрушу или разрушусь злостью и я поверила им больше, чем тому, что я чувствую.
Вместе с тем злость, как и любое другое чувство – это сообщение для меня. О чем эта злость? Если я устала, голодна, и еще раз устала, а на меня сваливается нагрузка – я злюсь. Я злюсь, например, если кто-то нарушает мои границы. Всегда. Это нормально.
Вчера вызывала такси, долго его ждала. В итоге позвонил таксист и сообщил, что не может найти мой дом. Я честно пыталась ему помочь, но в какой-то момент уловила, что в его понимании – это моя ответственность. Это как раз про границы. Я разозлилась и сообщила ему об этом: «Слушайте, я начинаю сердиться, попробуйте воспользоваться навигатором или спросить у прохожих. Это же ваша работа?» Через пять минут был у парадной.
У меня нет выбора. Злиться или нет. Если нарушают мои границы – это однозначно произойдет, но у меня есть выбор как мне поступать с этим чувством.
Отрицать, запихивать его глубоко внутрь, подавлять, а потом удивляться, отчего я такая подавленная хожу. Или, отчего я готова просто растерзать ребенка за то, что он молоко на пол разлил. А вот нечего было копить…
Можно еще оказаться захваченной злостью и из этого места злости или ярости нехороших слов сказать или дел сделать. А можно, сохраняя связь с собой чувствовать злость. Видеть ее, и с собой контакт не терять. И даже высший пилотаж, задать себе вопрос: ты злишься? Что происходит? О чем это?
Я, когда про злость говорю, вспоминаю сразу своих детей (смеемся). Они научили меня со злостью дружить. Серафим (мой старший сын) просто виртуоз выражения злости. И у него это все так просто, в потоке: позлиться, помириться. Я учусь у него. Я, конечно, гораздо более ранена всеми этими установками «хорошие девочки не сердятся», это стыдно, ты виновата, если накричала на другого человека. Но, дети, они меня учат (смеется). С ними невозможно быть «хорошей девочкой», только живой, настоящей.
Смерть
В. С.-О.: — О, боже, нет! За злостью идет смерть. Хотя я думаю, что за злостью как раз идет жизнь. А смерть идёт за отсутствием злости, радости, за отсутствием всего.
Когда я увидела слово смерть, я подумала, что я близко никогда не встречалась со смертью. Со смертью родного человека.
Хотя, я очень близко встречалась со смертью другой. Я про такую смерть, когда умер в тридцать, а похоронили в семьдесят. Про то, что мне знакомо как — отсутствие связи со своей жизнью. Это, на самом деле, очень большой период моей жизни.
Я сейчас говорю, и у меня дыхание схватывает.
Мне знакомо внутреннее умирание. Мне кажется, что все свое детство я с этим боролась. Я пыталась жить, оставаться живой. Я мечтала, у меня было много желаний всяких (не про купить-получить), а про то, чем мне хочется заниматься, как жить, что делать. И вся эта внутренняя жизнь, ей не было места в жизни внешней.
У Людмилы Петрановской есть хорошая статья про жизнь в скафандре. Она как раз об этом, о том, что в советской реальности (а мы родом оттуда) не было места вещам нефизическим: чувствам, эмоциям, переживаниям. Нельзя было быть живым.
Я до 4 лет жила с бабушкой и дедушкой на Юго-Востоке Украины. Жила в своем доме, у меня было свое дерево с качелей, свой кусочек неба над верандой. Бабушка была творческой, мы сочиняли стихи, песни, пели. Она учила меня разговаривать с ласточками, помню. И с определенными ограничениями, но в целом я делала, что хотела. Меня поддерживали, любили.
А потом в 4.5 я переехала к родителям, им «дали» садик. Мы жили в маленьком городке в Ханты-Мансийском автономном округе. В Нефтеюганске. И там было очень мало жизни. Детский сад, где мне нужно было учиться жить строем, как все. Делать то, что говорят. Не то, что ты хочешь, или выбираешь, а то, что они говорят. Заставляют. Это сейчас мы уже знаем: засовывание ребенку еды против его воли – это пищевое насилие, а тогда, в садике – это было нормально. Помню такое липкое чувство страха от пребывания там и радость, если мама забирала пораньше.
В садике я была всего два года. А вот школа, это уже долгая история. Она прошлась по мне танком. Сейчас вспоминаю эту мясорубку. Вот другое слово не приходит.
Я не вписывалась, как-то все время выделялась. Начиная с имени. А потом, садик меня не особо «приглушил», поэтому у учителей было много работы. Я раздражала своей инаковостью. Я улыбаюсь, но это на самом деле невесело.
Я пыталась что-то делать, придумывать, фантазировать. Ждать чуда. Все мое детство — это ожидание чуда. Я ждала что, что-то такое произойдет. Кто-то придет. Потому что, то, что происходит, не может быть реальностью. Это не может быть жизнью. Она должна быть ярче, свободнее, интереснее.
Но никто не пришел, ничего не произошло.
Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что так это и происходит – потеря связи с собой. Нельзя быть собой. Нужно быть как все. Ну и поддержки от близких мало было.
Подростком я начала писать стихи про смерть, тогда я не понимала сама отчего это. Сейчас мне кажется, я так выражала свое умирание. Я много читала Ахматову, даже сейчас помню свое любимое стихотворение:
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
Показалось, что много ступеней,
А я знала – их только три!
Между кленов шепот осенний
Попросил: «Со мною умри!
Я обманут моей унылой,
Переменчивой злой судьбой».
Я ответила: «Милый, милый –
И я тоже. Умру с тобой!»
Это песня последней встречи
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем.
Это стихотворение, оно про мое заканчивающееся детство. И начинающийся подростковый возраст, в котором я перестала ждать.
Непростой период. Друзья, компании, всякое было. Но я держала «фасад» — хорошо училась, внешне была положительной. Это всех устраивало, а что там внутри у меня было… Было очень темно.
И все это об одном. О том, что я отчаялась ждать жизнь. И решила: «Раз так… Тогда я вот так». И из этого же места небытия, я выбрала свою будущую профессию — экономист. Чтобы все было понадежнее. Чтобы денег заработать. Очень сильно ориентировалась на то, как вокруг. На то, что скажут окружающие. На то, как правильно. Как модно. Как полезно. Как лучше. Это такая жизнь с ориентацией на то, что вне меня. Такое, по сути, смирение с тем, что мне нет места. Той девочке с фантазиями, желаниями, воображением, ей нет места.
К 25 годам у меня было образование, хорошая высокооплачиваемая работа, квартира, муж, Петербург, и большой личностный кризис: где во всем этом я? Так я начала свое возвращение. Возвращение к жизни.
Что сейчас для меня смерть? Смерть она внутри. И жизнь она внутри. Каждую минуту выбор: я буду жить сейчас или буду делать вид. Имитировать жизнь. Вот это про жизнь и смерть для меня сейчас.
Еще хотела сказать, что мой новый блог называется «Go Vita». Это два слова. Они из разных языков. «Go» — оно английское – «Иди», «Vita» — оно латинское – «Жизнь». Он о том, как быть живым. Знаешь, я, когда про блог говорю, то обычно это звучит так: быть собой бывает сложно, но это единственная возможность быть живым.
Жизнь и смерть — два конца одной палки. То есть, если ты идешь к жизни, ты идешь от смерти.
Как-то так неожиданно «смерть» для меня прозвучала сегодня. Даже я сижу и думаю: «Почему, думая о смерти, я не чувствую страха?». Потому что я знаю путь. Потому что я знаю, как идти от смерти к жизни. Даже если вдруг, я так фантазирую, я потеряюсь, то в принципе, я выберусь. По каким-то ориентирам…. Я выберусь.
Я так чувствую себя сейчас… мне кажется, я соединилась. И вместе с тем я почувствовала тяжесть своего тела.
Злость, смерть. Что там дальше? Отчаяние, тревога, безысходность! Все ко мне! (смеемся).
Творчество
В. С.-О.: О, да! Жизнь проверила меня: злость, смерть… И решила дальше идти уже по моему сценарию.
Творчество — это туда же, куда и жизнь. По моему глубокому убеждению, жизни без творчества не бывает, потому что жизнь это и есть творчество.
Жизнь это и есть творчество.
Каждый её момент – это творчество. Материнство — это творчество! Отцовство – это творчество! Мы сейчас с тобой в «Буше», и я сразу вспомнила историю, когда Серафиму было года полтора. Мы возвращались с прогулки домой. Он очень не хотел ехать на коляске, ныл. Ему всё было не так. И он уже начинал реветь. Витя (мой муж), взял бумажный пакет (из «Буше»), сделал в нём две дырки для глаз и надел Серафиму на голову со словами: «Это твой шлем, сынок!». Серафим был в восторге, и мы прекрасно до дома добрались! (Смеёмся) Это творчество!
Знаешь, я подумала, что материнство позволяет приблизиться к творчеству. Отпустить все «серьёзные» дела и заняться ерундой. Но для этого должна быть определённая свобода внутри, чтобы позволить себе заняться ерундой.
И вот ты начинаешь петь детские песни, танцевать, что-то лепить, рисовать. Придумываешь тысячу способов, как мотивировать ребёнка помыть руки, кроме того, чтобы его орущего тащить в ванну. Все эти одевания на прогулку «Ой, медведь сейчас придёт! Надевай скорей сапожки! Побежали от Миши прятаться!». Всякая такая ерунда, чтобы ребёнка включать. И таким удивительным способом ты можешь сама включиться.
Только, знаешь, творчество – это путь изнутри наружу. И на этом пути много препятствий. Давай так, чтобы не за всех на свете людей говорить: я встречаю много внутренних препятствий, когда пытаюсь творить, как-то выразить себя.
Для меня творчество не про то, как розовые пони прыгают по радугам…
А.Б.- И какают бабочками…
В.-С-О.- Да…или зефиром воздушным. Там, ещё и про страх, стыд, про тревогу и неверие. Или про желание прикинуться дохлым опоссумом от одной мысли начать, наконец, что-то делать.
Я уже смирилась с тем, что так всегда будет. Я уже сформирована так. Мне страшно, стыдно, еще один мой демон – это сомнения, в них я могу погрязнуть и топтаться на одном месте. Но, если раньше – это меня останавливало, то сейчас, я чувствую бОльшую устойчивость ко всем перечисленным чувствам. Они меня тормозят, но не останавливают.
Не ждать же, когда мне будет не стыдно и не страшно? А если не будет?
Раньше я любила писать по вдохновению и по такому сильному приходу: вау, распирает! Села. Написала. Здорово, конечно. Но жить от вспышки к вспышке. Как-то это у меня не вяжется с продуктивностью.
Мне хочется, чтобы творчество (я сейчас больше про писательство) было моим делом. А дело оно не может существовать в зависимости от настроения. Дети – это тоже моё дело. Консультирование – это мое дело. Но я же не могу вести прием, только когда у меня хорошее настроение или с детьми своими быть, только когда мне радостно. Хотя это было бы замечательно (смеемся).
Вот также и с творчеством. Нужно учиться строить с ним долговременные отношения. Двигаться. Делать шаги. Делать маленькие шаги. Искусство маленьких шагов. На самом деле маленькие шаги, они продвигают меня гораздо дальше и больше, чем вспышки и приходы какие-то. Есть направление. Есть ориентиры. Я не люблю последнее время каких-то жёстких рамок. Но если есть направление, ориентир, путь и я иду, то я, в конце концов, прихожу.
Да! Спасибо!
Смелость
В.С.-О.- Ну, конечно! Конечно, за «творчеством» идет «смелость»!
Потому что творчество, это такая дорога — где еще никто не ходил. А чтобы идти туда, где еще никто не ходил, и никто не знает, что там будет, и никто не даст тебе никаких гарантий — нужна смелость!
Смелость – это не отсутствие страха.
Смелость — это когда работаешь над блогом, мечтаешь его запустить, и, при одной мысли, сделать его видимым, позвать туда людей, тебя скручивает страхом, стыдом и головокружением, а ты все равно это делаешь. Смелость, она не в том, что я такая крутая и смелая: «У меня такого никогда не было!». Да у меня всегда так и было.
Смелость – она в том, чтобы не останавливаться, а продолжать. Пробовать.
Смелость…Я хочу себе больше смелости. И я знаю, как можно стать смелее. Для этого нужно иметь поддержку. Здорово, когда поддержка находится рядом. Когда близкие поддерживают, друзья, когда кто-то верит в тебя. Но важнее, не знаю, для меня это очень важно: уметь поддерживать себя самой.
Я могу быть смелее, если сама себе говорю: «Попробуй, я с тобой, ничего страшного, если не получится, все равно будет опыт, все в порядке».
Такое отношение к себе – мое приобретение после семи лет личной терапии.
Ого, это тоже про смелость (смеемся). Еще, какую! Я глубоко преклоняюсь перед смелостью каждого, кто решался открыть другому человеку то, что болит внутри. Правда.
Спасибо, что вы дочитали этот большой текст до конца. Мне так важно узнать, какие мысли вызвали у вас отклик? Зародили вопрос, сомнение или, напротив, согласие и вы, читая текст, кивали мне головой!
Делитесь в комментариях своими мыслями и чувствами, я с радостью поговорю с вами.
